Мизераблеправда-119

[Замдежурного]

Заебали "Отверженные" в целом и бесконечные Жавер/Вальжан в частности.
Куда не сунься, всюду блять, эти ебучие КЭН Ю ХИР ЗЕ ПИПЛ СИНГ ЭМПТИ ЧЕРС ДУ НОТ ФОРГЕТ МАЙ НЕЙМ УНЫЛАЯ РОЖА ДЖЕКМАНА ЕБАЛО КРОУЛИ ЗЕ КОЛОР ОФ ДЕСАЙР ЕБАТЬ МЕНЯ ФРАНЦУЗСКИМ ФЛАГОМ КОГДА ВСЁ ЭТО КОНЧИТСЯ
Да анона так Шерлок, Локи, Трандуил на алёшеньке и ашот с дауном из Тин Вулфа, вместе взятые, не заёбывали, как вся эта свистопляска вокруг откровенно посредственного мюзикла

рисовалка | сообщества |

прошлые фб

зфб-13 | фб-13 | зфб-14 | фб-14 | фб-15

Предыдущие темы:

1-100

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 4849, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 24601,

...

101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114, 115, 116, 117, 118.

Вопрос: луч любви команде?

1. пиу!		54	(100%)
Всего:		54

@темы: мизераблеправда

Comments

[Гость]

А е/р не додали!

Мы собирались додать, но кто-то поленился причесать готовый фик( Может, хоть ко внеконкурсу причешут.
анон из команды

[Гость]

Мы собирались додать, но кто-то поленился причесать готовый фик( Может, хоть ко внеконкурсу причешут.
анон из команды

дорогой анон из команды, во-первых, нахрена эти разговоры здесь, а не в команде.
во-вторых, готовых фиков E/R, которые не пошли в выкладку, в соо нет. если кто-то хотел принести, но не донес - это другой вопрос.

[Гость]

дорогой анон из команды, во-первых, нахрена эти разговоры здесь, а не в команде.

+


причесывайте и доносите

[Гость]

ГОСПОДИ ТАК Я НЕ ЕДИНСТВЕННЫЙ С ВАЛЬЖАН/КОЗЕТТА ОХУЕТЬ

[Гость]

ГОСПОДИ ТАК Я НЕ ЕДИНСТВЕННЫЙ С ВАЛЬЖАН/КОЗЕТТА

Судя по выкладке команды, точно нет.

[Гость]

разве обзоры один юзер делал? там их много, разве нит?

уже год, как один, насколько я знаю.

[Гость]

что-то мне подсказывает, что все уже видели и закопали, но я не перестаю каждый раз охуевать с этой прелестной девчонки

[Гость]

что-то мне подсказывает, что все уже видели и закопали

Я, я не видела! Спасибо тебе, добрый человек! Такое мимими!

[Гость]

анон слоупок и давно не заходил
команда, Грантер/Прувер внезапно оооооох как протащил, спасибо вам

[Гость]

Анонче, ты имеешь в виду у той, которая была на ЗФБ-2015?

Она самая. Я надеялась на конкретные реки, чтобы не перерывать гору канонов, но всё равно спасибо.

это из традиционных восклицаний в треде, вроде?

Просто "недодали!" Кого - варьируется.

фубля, впервые проблевалась с вальвера.

А почему? Мне понравился с сумасшедшим Жавером, потому что это мой здоровенный кинк, хотелось бы посмотреть на драббл другими глазами. Даллас грустный, скрепы ещё не разгибала.

блин, а я сквозь собственные сквики читаю Вальжан/Козетта и не могу определиться с собственными чувствами. еще и два! команда упрлс.

Добро пожаловать в клуб, ага.

[Гость]

что-то мне подсказывает, что все уже видели и закопали

И я не видела. Атмосферно и так трогательно, спасибо.

[Гость]

что-то мне подсказывает, что все уже видели и закопали, но я не перестаю каждый раз охуевать с этой прелестной девчонки

а как по мне плосковато вышло, что ли. ну и я еще не люблю очень стирлинг, но это к делу отношения не имеет

[Гость]

мне тоже кажется, что плосковато. к стирлинг равнодушна.

[Гость]

Глава 13. Маленький Гаврош

Примерно восемь или девять лет спустя после событий, рассказанных во второй части настоящей повести, на бульваре Тампль и близ Шато-д’О можно было часто видеть мальчика лет одиннадцати-двенадцати, который вполне подошёл бы под нарисованный нами выше портрет гамена, не будь у него так пусто и мрачно на сердце, хотя, как всякий в его возрасте, он не прочь был и посмеяться. Ребёнок этот был наряжен в мужские брюки, но не отцовские, и в женскую кофту, но не материнскую. Чужие люди одели его из милости в лохмотья. А между тем у него были и отец, и мать. Но отец не желал его знать, а мать его не любила. Он принадлежал к тем заслуживающим особого сострадания детям, которые, имея родителей, живут сиротами.

Лучше всего ребёнок этот чувствовал себя на улице. Мостовая была для него менее жёсткой, чем сердце матери.

Родители пинком ноги выбросили его в жизнь. Он, не прекословя, покорился.

Это был шумливый, бойкий, смышлёный, задорный мальчик, с живым, но болезненным выражением бледного лица. Он шнырял по городу, напевал, играл в бабки, рылся в канавках, поворовывал, но делал это весело, как кошки и воробьи, смеялся, когда его называли пострелёнком, и обижался, когда его называли бродяжкой. У него не было ни крова, ни пищи, ни тепла, ни любви, но он был радостен, потому что был свободен.

Когда эти жалкие создания вырастают, они почти неизбежно попадают под жёрнов существующего социального порядка и размалываются им. Но пока они дети и малы, они ускользают. Любая норка может укрыть их.

Однако, как ни заброшен был этот ребёнок, изредка, раз в два или три месяца, он говорил себе: «Пойду-ка я повидаюсь с мамой!» И он покидал бульвар, минуя цирк и Сен-Мартенские ворота, спускался на набережную, переходил мосты, добирался до предместий, шёл мимо больницы Сальпетриер и приходил – куда? Да прямо к знакомому уже читателю дому под двойным номером 50–52, к лачуге Горбо.

В ту пору лачуга № 50–52, обычно пустовавшая и неизменно украшенная билетиком с надписью: «Сдаются комнаты», оказалась – редкий случай – заселённой несколькими личностями, впрочем, как это водится в Париже, не поддерживавшими между собой никаких отношений. Все они принадлежали к тому неимущему классу, что начинается с мелкого, стеснённого в средствах буржуа и, спускаясь от бедняка к бедняку всё ниже, до самого дна общества, кончается двумя существами, к которым стекаются одни лишь отбросы материальной культуры: золотарём, возящим нечистоты, и тряпичником, подбирающим рвань.

«Главная жилица» времён Жана Вальжана уже умерла, и её сменила совершенно такая же. Кто-то из философов, не припомню кто, сказал: «В старухах никогда не бывает недостатка».

Эта новая старуха звалась тётушкой Бюргон, и в жизни её не было ничего примечательного, если не считать династии трёх попугаев, последовательно царивших в её сердце.

Из всех живущих в лачуге в самом бедственном положении находилась семья, состоявшая из четырёх лиц: отца, матери и двух уже довольно взрослых дочерей. Все четверо помещались в общей конуре, в одном из трёх чердаков, которые были уже нами описаны.

На первый взгляд семья эта ничем особенным, кроме своей крайней бедности, не отличалась. Отец, нанимая комнату, назвался Жондретом. Немного времени спустя после своего водворения, весьма напоминавшего, по столь памятному выражению главной жилицы, «въезд пустого места», Жондрет сказал этой женщине, которая, как и её предшественница, одновременно исполняла обязанности привратницы и мела лестницу: «Матушка, как вас там, если случайно будут спрашивать поляка или итальянца, а может быть, и испанца, то знайте – это я».

Это и была семья весёлого оборвыша. Он приходил сюда, но видел здесь лишь нищету и уныние и – что ещё печальнее – не встречал ни единой улыбки: холодный очаг, холодные сердца. Когда он входил, его спрашивали: «Ты откуда?» Он отвечал: «С улицы». Когда уходил, спрашивали: «Ты куда?» Он отвечал: «На улицу». Мать попрекала его: «Зачем ты сюда ходишь?»

Этот ребёнок, лишённый ласки, был как хилая травка, что вырастает в погребе. Он не страдал от этого и никого в этом не винил. Он по-настоящему и не знал, какими должны быть отец и мать.

Впрочем, мать любила его сестёр.

Мы забыли сказать, что на бульваре Тампль этого мальчика называли маленьким Гаврошем. Почему звался он Гаврошем? Да, вероятно, потому же, почему отец его звался Жондретом.

Инстинктивное стремление разорвать родственные узы свойственно, по-видимому, некоторым бедствующим.

Комната в лачуге Горбо, в которой жили Жондреты, была в самом конце коридора. Каморку рядом занимал небогатый молодой человек, которого звали г-н Мариус.

Расскажем теперь, кто такой этот г-н Мариус.

[Гость]

Однако, как ни заброшен был этот ребёнок, изредка, раз в два или три месяца, он говорил себе: «Пойду-ка я повидаюсь с мамой!»

и тут анон с кирпичом прослезился.

[Гость]

обзорщик вернулся

[Гость]

Уии!

[Гость]

Книга вторая. Важный буржуа.
Глава 1. Девяносто лет и тридцать два зуба

Среди давних обитателей улиц Бушера, Нормандской и Сентонж ещё и теперь найдутся люди, помнящие и поминающие добрым словом старичка по имени г-н Жильнорман. Старичок этот был стар уже и тогда, когда сами они были молоды. Для всех, кто предаётся меланхолическому созерцанию смутного роя теней, именуемого прошлым, этот образ ещё не совсем исчез из лабиринта улиц, соседних с Тамплем, которым при Людовике XIV присваивали названия французских провинций совершенно так же, как в наши дни улицам нового квартала Тиволи присваивают названия всех европейских столиц. Явление, кстати сказать, прогрессивное, свидетельствующее о движении вперёд.

Господин Жильнорман, в 1831 году ещё совсем бодрый, принадлежал к числу людей, возбуждающих любопытство единственно по причине своего долголетия, и если в своё время они ничем не выделялись из общей массы, то теперь казались незаурядными, так как ни на кого не походили. Это был очень своеобразный старик – в полном смысле слова человек иного века, с головы до ног настоящий, чуть-чуть надменный буржуа XVIII столетия, носивший своё старинное и почтенное звание буржуа с таким видом, с каким маркизы носят свой титул. Ему уже перевалило за девяносто лет, но он держался прямо, говорил громко, хорошо видел, любил выпить, сытно поесть, во сне богатырски храпел. Он сохранил все свои тридцать два зуба. Надевал очки, только когда читал. Был влюбчив, но утверждал, что уже свыше десяти лет решительно и бесповоротно отказался от женщин. По его словам, он больше не мог уже нравиться. Однако он никогда не прибавлял к этому: «Потому что слишком стар», но всегда: «Потому что слишком беден». «Не разорись я… ого-го!» – говорил он. Он и на самом деле располагал не более чем пятнадцатью тысячами ливров годового дохода. Его мечтой было получить наследство, иметь сто тысяч франков ренты и завести любовниц. Как видим, его отнюдь нельзя было причислить к тем немощным восьмидесятилетним старцам, которые, подобно господину Вольтеру, умирают всю жизнь. И долговечность его не была долговечностью битой посуды. Этот бодрый старик всегда отличался прекрасным здоровьем. Он был человеком неглубоким, порывистым и очень вспыльчивым. Из-за любого пустяка он мог разбушеваться, и по большей части – будучи совершенно неправым. Если же ему перечили, он замахивался тростью и давал людям таску не хуже, чем в «великий век». У него была незамужняя дочь в возрасте пятидесяти с лишком лет, которую он в сердцах пребольно колотил и рад был бы высечь. Она всё ещё казалась ему восьмилетней девочкой. Он отпускал увесистые оплеухи своим слугам, приговаривая: «Ну и стервецы!» Одним из излюбленнейших его ругательств было: «Эх вы, пентюхи, перепентюхи!» Вместе с тем ему была присуща редкая невозмутимость; он каждодневно брился у полупомешанного цирюльника, который ненавидел его, ревнуя к нему свою хорошенькую кокетливую жену. Г-н Жильнорман очень высоко ставил своё уменье судить обо всём на свете и хвастался своей проницательностью. Вот одна из его острот: «Ну, я ли не догадлив? Стоит блохе меня укусить, и я тотчас знаю, с какой женщины она на меня перескочила». Его речь постоянно пересыпалась словами: «чувствительный человек» и «природа». Он не вкладывал, впрочем, в это последнее такого широкого смысла, какое ему стали придавать в наше время, однако любил как-то по-своему ввернуть его в свои шуточки у камелька. «Природа, – говаривал он, – желая наделить цивилизованные страны всем понемножку, ничего для них не жалеет, вплоть до забавных образцов варварства. В Европе существует, но в малом формате, всё, что встречается в Азии и в Африке. Кошка – это домашний тигр, ящерица – карманный крокодил. Танцовщицы из Оперы – те же людоедки, только розовенькие. Они съедают человека не сразу, они гложут его понемножку. А то – о волшебницы! – вдруг возьмут и превратят его в устрицу и проглотят. Караибы оставляют одни кости, они – одни черепки. Таковы уж наши нравы. Мы не пожираем пищу мигом, а смакуем. Мы не приканчиваем добычу одним ударом, а медленно рвём на части».

[Гость]

У него была незамужняя дочь в возрасте пятидесяти с лишком лет, которую он в сердцах пребольно колотил и рад был бы высечь.

бедная дочка

[Гость]

Явление, кстати сказать, прогрессивное, свидетельствующее о движении вперёд.

чоэт.

[Гость]

чоэт.

границы мира расширяются потомушт

[Гость]

чоэт.
у них просто Окуджавы и Высоцкого не было

[Гость]

Однако, как ни заброшен был этот ребёнок, изредка, раз в два или три месяца, он говорил себе: «Пойду-ка я повидаюсь с мамой!»

Когда читала кирпич, как-то не обратила на этот момент особого внимания, а сейчас вижу эту же фразу на русском - и невольно сердце сжимается(

У него была незамужняя дочь в возрасте пятидесяти с лишком лет, которую он в сердцах пребольно колотил и рад был бы высечь.

Он отпускал увесистые оплеухи своим слугам, приговаривая: «Ну и стервецы!»

Главней всего - погода в доме. *передёрнулась*

[Гость]

Явление, кстати сказать, прогрессивное, свидетельствующее о движении вперёд.
чоэт.

Ирония, небось: улицы переименовали, ахаха, это ведь так изменило то, что на улице. Или подразумевание того, что взор Франции теперь обращён не внутрь себя, а на другие страны. Или ещё какие синие занавески.

Вместе с тем ему была присуща редкая невозмутимость; он каждодневно брился у полупомешанного цирюльника, который ненавидел его, ревнуя к нему свою хорошенькую кокетливую жену.

Весьма рисково. Псс, Мариус, у тебя тут шанс на наследство!

Главней всего - погода в доме. *передёрнулась*

С таким типом людей ужасно жить.

[Гость]

Ирония, небось

не уверен насчет иронии, но the lowest form of humor недокаламбур точно. гюго тут просто жонглирует словами с радостью трехлетнего ребенка, дорвавшегося до банки нутеллы: progression, soit dit en passant, où est visible le progrès

[Гость]

Глава 2. По хозяину и дом

Он жил в квартале Марэ на улице Сестёр страстей господних, в доме № 6. Дом был его собственный. Он давно снесён, и теперь на его месте выстроен другой, а при постоянных изменениях, которые претерпевает нумерация домов парижских улиц, изменился, вероятно, и его номер. Г-н Жильнорман занимал просторную старинную квартиру во втором этаже, выходившую на улицу и в сады и увешанную до самого потолка огромными коврами, изделиями Гобеленовой и Бовеской мануфактур, изображавшими пастушеские сцены; сюжеты плафонов и панно повторялись в уменьшенных размерах на обивке кресел. Кровать скрывали большие девятистворчатые ширмы коромандельского лака. Длинные и пышные занавеси широкими величественными складками спадали с окон. В сад, расположенный прямо под окнами комнат г-на Жильнормана, попадали через угловую застеклённую дверь, по лестнице в двенадцать-пятнадцать ступеней, по которым наш старичок весьма проворно бегал вверх и вниз. Кроме библиотеки, смежной со спальней, у него был ещё будуар – предмет его гордости, изысканный уголок, обтянутый великолепными соломенными шпалерами в геральдических лилиях и всевозможных цветах. Шпалеры эти были исполнены в эпоху Людовика XIV каторжниками на галерах, по распоряжению г-на де Вивона, заказавшего их для своей любовницы. Они достались г-ну Жильнорману по наследству от двоюродной бабки с материнской стороны – сумасбродной старухи, дожившей до ста лет. Он был дважды женат. Своими манерами он напоминал отчасти придворного, хотя никогда им не был, а отчасти судейского, кем мог бы быть. При желании он бывал приветливым и радушным. В юности он принадлежал к мужчинам, которых постоянно обманывают жёны и никогда – любовницы, ибо, будучи пренеприятными мужьями, они являются вместе с тем премилыми любовниками. Он понимал толк в живописи. В его спальне висел чудесный портрет неизвестного, кисти Иорданса, сделанный в широкой манере, как бы небрежно, в действительности же выписанный до мельчайших деталей. Костюм Жильнормана не был ни костюмом эпохи Людовика XV, ни даже Людовика XVI; он одевался как щёголь Директории, – до той поры он считал себя молодым и следовал моде. Он носил фрак из тонкого сукна, с широкими отворотами, с длиннейшими заострёнными фалдами и огромными стальными пуговицами. К этому – короткие штаны и башмаки с пряжками. Руки он всегда держал в жилетных карманах и авторитетно утверждал, что «французская революция дело рук отъявленных шалопаев».

[Гость]

не уверен насчет иронии, но the lowest form of humor недокаламбур точно. гюго тут просто жонглирует словами с радостью трехлетнего ребенка, дорвавшегося до банки нутеллы: progression, soit dit en passant, où est visible le progrès

о! спасибо, анон.

[Гость]

Руки он всегда держал в жилетных карманах и авторитетно утверждал, что «французская революция дело рук отъявленных шалопаев»

эта фраза меня всегда ставила в тупик: как одно связано с другим?

[Гость]

это надо прочувствовать, анон. ты когда-либо видел стариков, держащих руки в карманах жилета. они выглядят как курочки, а уверенные в своей правоте выглядят как люди прошлого века.

[Гость]

ты когда-либо видел стариков, держащих руки в карманах жилета

не приходилось, так что поверю тебе на слово)