Заебали "Отверженные" в целом и бесконечные Жавер/Вальжан в частности.
Куда не сунься, всюду блять, эти ебучие КЭН Ю ХИР ЗЕ ПИПЛ СИНГ ЭМПТИ ЧЕРС ДУ НОТ ФОРГЕТ МАЙ НЕЙМ УНЫЛАЯ РОЖА ДЖЕКМАНА ЕБАЛО КРОУЛИ ЗЕ КОЛОР ОФ ДЕСАЙР ЕБАТЬ МЕНЯ ФРАНЦУЗСКИМ ФЛАГОМ КОГДА ВСЁ ЭТО КОНЧИТСЯ
Да анона так Шерлок, Локи, Трандуил на алёшеньке и ашот с дауном из Тин Вулфа, вместе взятые, не заёбывали, как вся эта свистопляска вокруг откровенно посредственного мюзикла
Куда не сунься, всюду блять, эти ебучие КЭН Ю ХИР ЗЕ ПИПЛ СИНГ ЭМПТИ ЧЕРС ДУ НОТ ФОРГЕТ МАЙ НЕЙМ УНЫЛАЯ РОЖА ДЖЕКМАНА ЕБАЛО КРОУЛИ ЗЕ КОЛОР ОФ ДЕСАЙР ЕБАТЬ МЕНЯ ФРАНЦУЗСКИМ ФЛАГОМ КОГДА ВСЁ ЭТО КОНЧИТСЯ
Да анона так Шерлок, Локи, Трандуил на алёшеньке и ашот с дауном из Тин Вулфа, вместе взятые, не заёбывали, как вся эта свистопляска вокруг откровенно посредственного мюзикла
Предыдущие темы: 1-100, ..., 107, 108, 109, 110, 111.
Вопрос: культурный рейдж 19 в:
| 1. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы – вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Вот вам ещё три тысячи франков. | 20 | (8.89%) | |
| 2. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Вот вам ещё два подсвечника. | 31 | (13.78%) | |
| 3. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Покажите дорогу к мосту Менял. | 23 | (10.22%) | |
| 4. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Я с ними заодно. | 28 | (12.44%) | |
| 5. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Не забудьте заплатить за девочку. | 16 | (7.11%) | |
| 6. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Козетта, запрети мне умирать. | 15 | (6.67%) | |
| 7. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Да хоть и бонапартист - всё лучше Теодюля. | 14 | (6.22%) | |
| 8. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Мать — это Республика. | 27 | (12%) | |
| 9. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Так сколько, говорите, даёте за зубы? | 11 | (4.89%) | |
| 10. — Скройтесь с моих глаз! И будьте счастливы — вот всё, чего я вам желаю. А, изверг! Спасибо козодоям за ФБ. | 40 | (17.78%) | |
| Всего: | 225 Всего проголосовало: 70 |
||
-
-
17.10.2014 в 18:54А что на протяжении всего кирпича лучше всего излечивало ЖВж от хандры?
-
-
17.10.2014 в 18:57смари не лопни от собственной важности. =/
у анона с кирпичом преждевременно бомбануло. ща всё будет.
-
-
17.10.2014 в 19:03так если он там с самого начала, чо он их не разнял?!
Он напрягал все свои умственные способности, чтобы как можно правильнее разрешить великую задачу, стоявшую перед ним. Чем глубже он вникал в дело этой женщины
ну. YOU TRIED. он хотя бы пытался напрягать мозги и вникать в дело (да, обыватели из этой книги, я смотрю НА ВАС). правда хуево выходило, но это же Отверженные, там все у всех хуево выходило... но он пытался пользоваться мозгом. жаль, мозг к тому времени был уже ни на что не годен.
-
-
17.10.2014 в 19:07только со смертностью все по разному
со смертностью одинаково, вот с воскрешением косяк...
сколько нас здесь
второй, я пьяны... тьфу, я первый, прием, прием.
но делать обзоры на ЭТОТ канон, щитаю, не под силу никому.
-
-
17.10.2014 в 19:12Ну, будем честными, дядя Витя и не особо рвался персонажам этот мозг даровать. Не тот жанр, не то время. Главное - чувства!11адынадын А Жавер был чуть эмоциональнее фонарного столба, за что и отгреб
-
-
17.10.2014 в 19:16а в то время действовала избирательная система? оО
-
-
17.10.2014 в 19:20а почему нет-то?
-
-
17.10.2014 в 19:23Анон, избирают не только в президенты
-
-
17.10.2014 в 19:24Жавер раздвинул толпу, прорвал сомкнутый круг и крупным шагом направился к находившемуся на противоположном конце площади полицейскому участку, таща за собой несчастную женщину. Она машинально повиновалась ему. Ни он, ни она не произнесли ни слова. Туча зевак шла за ними следом в полном восторге, отпуская грубые шутки. Чем глубже несчастье, тем больше поводов для сквернословия.
Дойдя до полицейского участка, представлявшего собой отапливаемую печкой и охраняемую постовыми низкую комнату со стеклянной зарешёченной дверью, выходившей прямо на улицу, Жавер отворил дверь и, войдя вместе с Фантиной, закрыл её за собой, к великому разочарованию любопытных, которые, встав на цыпочки и вытянув шею, заглядывали в мутное стекло караульни, пытаясь что-нибудь увидеть. Любопытство подобно чревоугодию. Увидеть – всё равно что полакомиться.
Войдя в комнату, Фантина опустилась на пол в углу, неподвижная и безмолвная, съёжившись, как испуганная собачонка.
Караульный сержант принёс зажжённую свечу и поставил на стол. Жавер сел, вынул из кармана листок гербовой бумаги и принялся писать.
Этот разряд женщин всецело отдан нашим законодательством во власть полиции. Она делает с ними всё, что хочет, наказывает их, как ей угодно, и, по своему усмотрению, отнимает у них два печальных блага, которые они называют своим ремеслом и своей свободой. Жавер казался бесстрастным, его суровое лицо не выдавало никаких чувств. Между тем он был серьёзно и глубоко озабочен. Наступила одна из тех минут, когда он бесконтрольно, но отдавая полный отчёт строгому суду собственной совести, должен был проявить грозную и неограниченную власть. В эту минуту – он сознавал это – табурет простого агента полиции становился судилищем. Он творил суд. Творил суд и выносил приговор. Он напрягал все свои умственные способности, чтобы как можно правильнее разрешить великую задачу, стоявшую перед ним. Чем глубже он вникал в дело этой женщины, тем глубже становилось его возмущение. Только что он сам был свидетелем преступного действия, это было несомненно. Он сам видел там, на улице, как общество в лице домовладельца и избирателя подверглось нападению и оскорблению со стороны какой-то выброшенной за борт твари. Проститутка посягнула на буржуа. И он сам видел это, он, Жавер. Не прерывая молчания, он писал.
Кончив, он поставил свою подпись, сложил бумагу и, вручив её сержанту, сказал:
– Возьмите трёх солдат и отведите эту девку в тюрьму. – Потом, обернувшись к Фантине, добавил: – Ты отсидишь шесть месяцев.
Несчастная задрожала.
– Шесть месяцев! Шесть месяцев тюрьмы! – вскричала она. – Шесть месяцев зарабатывать по семь су в день! Что же будет с Козеттой? С моей дочкой! С моей дочкой! Но ведь я и так должна Тенардье больше ста франков, знаете ли вы об этом, господин полицейский надзиратель?
Она поползла к нему на коленях по мокрому каменному полу, истоптанному грязными сапогами всех этих людей.
– Господин Жавер, – говорила она, в отчаянии ломая руки, – умоляю вас, пощадите меня. Уверяю вас, я не виновата. Если бы вы были там с самого начала, вы бы сами увидели, что это так! Клянусь вам господом богом, я не виновата. Этот господин, которого я даже не знаю, ни с того ни с сего сунул мне ком снега за ворот платья. Разве разрешается совать нам снег за ворот, когда мы спокойно ходим по улице и никого не трогаем? Меня всю так и перевернуло. Я, видите ли, не совсем здорова! А потом он и до этого довольно долго говорил мне разные обидные слова. Уродина! Беззубая! Я и без того знаю, что у меня нет зубов. Я ничего не делала, я думала про себя: «Ну что ж, этот господин забавляется». Я вела себя с ним по-хорошему, я с ним не разговаривала. Вот тут-то он и сунул мне снег за спину. Господин Жавер, добрый господин надзиратель! Неужели же там, за дверью, не найдётся ни одного человека, который видел, как было дело, и мог бы подтвердить, что это правда? Может быть, нехорошо, что я рассердилась. Но знаете, в первую минуту не владеешь собой. Бывает, и погорячишься. И когда вам за спину неожиданно попадает такое холодное… Я виновата, что испортила шляпу этого господина. Зачем он ушёл? Я бы попросила у него прощения. О господи, мне это ничего не стоит, я бы попросила у него прощения. Помилуйте меня на этот раз, господин Жавер. Послушайте, вы же знаете, в тюрьме зарабатывают только по семь су в день, правительство в этом не виновато, но там зарабатывают только по семь су в день, а ведь я, вы можете себе представить, я ведь должна выплатить сто франков, или мне привезут мою крошку. Боже великий! Я не могу взять её к себе. То, что я делаю, так гадко! О моя Козетта, мой маленький святой ангелочек, что только с ней будет, с моей бедной деткой! Вы знаете, эти Тенардье – крестьяне, трактирщики, их не урезонишь. Им нужны деньги, и всё тут. Не сажайте меня в тюрьму! Ведь мою крошку сейчас же выбросят вон, на большую дорогу, иди куда глаза глядят, среди зимы. Вы должны сжалиться над ней, вы добрый, господин Жавер. Если бы она была постарше, она бы сама зарабатывала себе на жизнь, но она ещё не может, она ведь совсем маленькая. В конце концов, я не такая уж дурная женщина. Не подлость и не жадность сделали из меня то, чем я стала. Если я пила водку, то с горя. Я совсем её не люблю, но она как-то оглушает. Когда мне лучше жилось, вам стоило бы только заглянуть в мои шкафы, и вы бы сразу увидели, что я не какая-нибудь ветреница и что я люблю порядок. У меня и бельё было, много белья. Сжальтесь надо мной, господин Жавер!
Не поднимаясь с колен, согнувшись чуть не до земли, сотрясаясь от рыданий, ничего не видя от застилавших глаза слёз, с полуобнажённой грудью, ломая руки и кашляя сухим отрывистым кашлем, она говорила тихо, словно умирающая. Великая скорбь – это божественный и грозный луч, преображающий лица несчастных. В эту минуту Фантина снова была прекрасна. Время от времени она умолкала и кротко целовала у сыщика полу сюртука. Она смягчила бы каменное сердце; но деревянное сердце смягчить нельзя.
– Ну, – сказал Жавер, – хватит, я выслушал тебя! Ты, кажется, всё сказала? Теперь ступай. Ты отсидишь шесть месяцев, и сам господь бог не сможет тут ничего поделать.
При этих торжественных словах: «Сам господь бог не может тут ничего поделать», она поняла, что приговор произнесён. Она совсем припала к земле и прошептала:
– Помилуйте!
Жавер повернулся к ней спиной.
Солдаты схватили её за руки.
За несколько минут до того, никем не замеченный, в комнату вошёл какой-то человек. Закрыв за собой дверь и прислонившись к ней, он слышал отчаянные мольбы Фантины.
В тот миг, когда солдаты схватили несчастную женщину, не желавшую подняться с пола, он шагнул вперёд, выступил из мрака и сказал:
– Погодите минуту!
Жавер поднял глаза и узнал г-на Мадлена. Он снял шляпу и поклонился ему принуждённо и с досадой.
– Извините, господин мэр… – начал он.
Это обращение «господин мэр» произвело на Фантину странное действие. Она сразу встала на ноги, во весь рост, словно привидение, выросшее из-под земли, обеими руками оттолкнула солдат, которые не успели её удержать, вплотную подошла к г-ну Мадлену и, устремив на него помутившийся взгляд, выкрикнула:
– Ах, вот что! Так это ты – господин мэр?!
И, разразившись хохотом, плюнула ему в лицо.
Господин Мадлен вытер лицо и сказал:
– Инспектор Жавер, отпустите эту женщину на свободу.
Жаверу показалось, что он сходит с ума. В эту минуту он испытал одно за другим, и почти одновременно, самые сильные душевные потрясения, какие ему когда-либо выпадали на долю. Увидеть своими глазами, как публичная женщина плюёт в лицо мэру, было столь чудовищно, что даже при самых ужасных своих предположениях он счёл бы святотатством одну мысль о возможности такого факта. С другой стороны, в глубине души он смутно и с отвращением сопоставлял то, чем была эта женщина, с тем, чем, может быть, некогда был этот мэр, и тогда, к его ужасу, совершившееся преступление начинало представляться ему вполне естественным. Когда же этот мэр, этот государственный чиновник, спокойно вытер лицо и сказал: «Отпустите эту женщину на свободу», в голове у него всё смешалось; он лишился дара мысли и дара речи; доступный ему предел изумления был превзойдён. Он онемел.
-
-
17.10.2014 в 19:25– На свободу! Меня отпустят! Значит, я не сяду в тюрьму на шесть месяцев! Кто это сказал? Не может быть, чтобы кто-нибудь сказал это. Я, наверно, ослышалась. Этот изверг мэр не мог сказать такую вещь! Дорогой мой господин Жавер, ведь это вы сказали, чтобы меня отпустили на свободу? Знаете что, я расскажу вам всё, и тогда вы позволите мне уйти. Этот изверг, этот старый негодяй мэр один виноват во всём. Вообразите только, господин Жавер, что он выгнал меня из мастерской только из-за сплетен нескольких негодниц. Ну, разве это не чудовищно? Уволить бедную девушку, которая честно живёт своим трудом! И тогда я стала зарабатывать слишком мало денег, с этого-то и начались все несчастья. Прежде всего вам, господам полицейским, следовало бы ввести одно улучшение – вам бы надо запретить тюремным подрядчикам причинять вред бедным людям. Сейчас я вам объясню, в чем дело. Вы зарабатываете шитьём рубах двенадцать су, вдруг заработок падает до девяти су, и вы никак не можете прожить на это. Ну, и живи как знаешь. А у меня ведь была моя маленькая Козетта, вот мне и пришлось волей-неволей стать дурной женщиной. Теперь вы понимаете, что во всём виноват этот подлый мэр. Правда, я растоптала перед офицерской кофейней шляпу того господина, но ведь он погубил мне снегом всё платье. А у нашей сестры только и есть одно шёлковое платье, чтобы надевать по вечерам. Поверьте мне, господин Жавер, я никогда нарочно не делала зла, и всё-таки кругом я вижу столько женщин, которые гораздо хуже меня, а живут гораздо счастливее. О господин Жавер, ведь это вы сказали, чтобы меня отпустили? Правда? Наведите справки, спросите у моего квартирного хозяина, теперь я вовремя вношу квартирную плату, все скажут вам, что я честная женщина. Ой, господи! Простите меня, я нечаянно дотронулась до заслонки и надымила.
Господин Мадлен слушал её с глубоким вниманием. Пока она говорила, он успел пошарить в своём кармане, вытащить оттуда кошелёк и открыть его. Кошелёк оказался пустым. Он спрятал его обратно в карман и спросил Фантину:
– Как вы сказали, сколько у вас долгу?
Фантина, не сводившая глаз с Жавера, обернулась в его сторону:
– Не с тобой говорят! – И обратилась к солдатам: – А видели вы, ребята, как я плюнула ему в физиономию? Ага, старый мошенник мэр, ты пришёл сюда, чтобы напугать меня, а я тебя не боюсь! Я боюсь только господина Жавера, моего доброго господина Жавера!
Сказав это, она снова обратилась к Жаверу:
– Видите ли, господин полицейский надзиратель, надо всё-таки быть справедливым. Я понимаю, что вы человек справедливый, господин надзиратель. В самом деле, всё это очень просто: мужчина для забавы сунул женщине за ворот немного снегу и насмешил господ офицеров – надо же людям чем-нибудь развлекаться, ведь такие, как я, только для этого и существуют на свете! А потом приходите вы – вы должны ведь навести порядок; вот вы и уводите женщину, которая провинилась; но так как вы человек добрый, то, поразмыслив, вы сказали, чтобы меня отпустили на свободу; это ради малютки, ведь, если бы вы посадили меня на полгода в тюрьму, я не могла бы кормить мою крошку. Но смотри не попадайся снова, чертовка! О, больше я не попадусь, господин Жавер! Пусть теперь делают со мной всё, что угодно, я и не пикну. Сегодня, видите ли, я закричала потому, что мне стало нехорошо, я совсем не ожидала, что этот господин сунет мне снег за ворот, и потом, я уже говорила вам, я не совсем здорова, я кашляю, и здесь, в желудке, у меня словно клубок какой-то, так и жжёт. Доктор сказал мне: «Лечитесь». Да вот, троньте, дайте руку, не бойтесь, вот здесь…
Она больше не плакала, голос её звучал кротко, она прижимала к своей нежной белой груди громадную грубую руку Жавера и смотрела на него с улыбкой.
Вдруг она торопливо поправила платье, опустила задравшуюся почти до колен юбку и пошла к двери. Дружески кивая головой солдатам, она проговорила вполголоса:
– Ну, ребята, господин надзиратель сказал, чтобы меня отпустили. Я ухожу.
Она положила руку на щеколду. Ещё один шаг, и она была бы на улице.
До этой минуты Жавер стоял неподвижно, устремив глаза в землю, похожий на сдвинутую с места, поставленную боком статую, которая ждёт, чтобы её куда-нибудь убрали.
Стук щеколды пробудил его. Он поднял голову, лицо его выражало сознание своей неограниченной власти – выражение, тем более пугающее, чем ниже стоит обладатель этой власти: свирепое у дикого зверя, жестокое у ничтожного человека.
– Сержант, – крикнул он, – разве вы не видите, что эта мерзавка уходит? Кто разрешил вам отпустить её?
– Я, – сказал Мадлен.
Услышав голос Жавера, Фантина задрожала и выпустила щеколду, подобно тому как пойманный вор выпускает из рук украденную вещь. Услышав голос Мадлена, она обернулась и с этой минуты, не произнося ни слова, не осмеливаясь даже вздохнуть полной грудью, попеременно, в зависимости от того, который из них говорил, переводила взгляд с Мадлена на Жавера и с Жавера на Мадлена.
Было очевидно, что Жавер, как говорится, совершенно «спятил», если он позволил себе сказать сержанту то, что он сказал, после приказания мэра отпустить Фантину на свободу. Дошёл ли он до того, что забыл о присутствии мэра? Решил ли, что «начальство» не могло отдать такого приказания и что господин мэр попросту оговорился? А может быть, перед лицом чудовищных событий, которые в течение последних двух часов разыгрывались перед его глазами, он убедил себя, что надо решиться на крайние меры, что необходимо низшему стать высшим, сыщику сделаться чиновником, представителю полиции превратиться в представителя юстиции и что при создавшемся исключительном положении порядок, законность, нравственность, правительство – словом, всё общество в целом олицетворяется в нём одном, в Жавере?
Как бы там ни было, но когда г-н Мадлен произнес: «Я», полицейский надзиратель Жавер обернулся к господину мэру, бледный, застывший, с посиневшими губами и полным отчаяния взглядом, весь дрожа едва заметной мелкой дрожью, и – неслыханное дело – сказал, опустив глаза, но твёрдым голосом:
– Господин мэр, это невозможно.
– Как так? – спросил г-н Мадлен.
– Эта дрянь оскорбила почтенного горожанина.
– Полицейский надзиратель Жавер, – возразил г-н Мадлен примирительным и спокойным тоном, – послушайте. Вы честный человек, и мы легко поймём друг друга. Вот как обстояло дело. Я проходил по площади, когда вы уводили эту женщину; там ещё оставались группы людей, я расспросил их и всё узнал. Виноват был этот господин, и по-настоящему полиции следовало арестовать именно его.
Жавер ответил:
– Эта мерзавка только что оскорбила вас, господин мэр.
– Это моё дело, – возразил г-н Мадлен. – Оскорбление касается, по-моему, только меня. Я могу отнестись к нему, как мне угодно.
– Прошу прощения, господин мэр, но оскорбление вашей особы касается не только вас, оно касается правосудия.
– Полицейский надзиратель Жавер, – возразил г-н Мадлен, – высшее правосудие – это совесть. Я слышал рассказ этой женщины и знаю, что я делаю.
– А я, господин мэр, не знаю, верить ли мне своим глазам.
– В таком случае ограничьтесь повиновением.
– Я повинуюсь долгу. Мой долг требует посадить эту женщину в тюрьму на шесть месяцев.
Господин Мадлен мягко ответил ему:
– Запомните хорошенько: она не проведёт в тюрьме ни одного дня.
После этого решительного заявления Жавер отважился пристально взглянуть на мэра и сказал ему своим прежним, глубоко почтительным тоном:
– Мне очень жаль, что я должен ослушаться господина мэра, это впервые в моей жизни, но осмелюсь заметить, что я действую в пределах своих полномочий. Ограничусь, если так угодно господину мэру, случаем, касающимся этого горожанина. Я был там. Эта самая девка набросилась на господина Баматабуа, избирателя и домовладельца. Именно ему и принадлежит красивый дом с балконом, что на углу площади, четырёхэтажный, из тёсаного камня. Вот оно что бывает на белом свете! Как хотите, господин мэр, а это проступок, подлежащий ведению уличной полиции, за которую отвечаю я, и я арестую девицу Фантину.
Тогда г-н Мадлен скрестил руки на груди и произнёс таким суровым тоном, какого ещё никто в городе от него не слышал:
– Проступок, о котором вы говорите, подлежит рассмотрению муниципальной полиции. Согласно статье девятой, одиннадцатой, пятнадцатой и шестьдесят шестой свода уголовных законов, подобные проступки подсудны мне. Приказываю отпустить эту женщину на свободу.
Жавер хотел было сделать ещё одну, последнюю попытку:
– Однако, господин мэр…
– Что касается вас, то напоминаю вам статью восемьдесят первую закона от тринадцатого декабря тысяча семьсот девяносто девятого года о произвольном аресте.
– Позвольте, господин мэр…
– Ни слова больше.
– Но я…
– Ступайте, – сказал г-н Мадлен.
Жавер принял этот удар грудью, не дрогнув, не опустив глаза, как русский солдат. Он низко поклонился господину мэру и вышел.
-
-
17.10.2014 в 19:25Она тоже была во власти странного смятения. Только что здесь из-за неё происходил как бы поединок двух враждебных сил. На её глазах боролись два человека, которые держали в руках её свободу, её жизнь, её душу, её ребёнка; один из этих людей тянул её в сторону мрака, другой возвращал к свету. Она смотрела на борьбу этих людей расширенными от страха глазами, и ей казалось, что перед ней два исполина; один говорил, как её злой дух, другой – как добрый ангел. Ангел победил злого духа, и этим ангелом – вот что заставляло её дрожать с головы до ног, – этим освободителем оказался тот самый человек, которого она ненавидела, тот самый мэр, которого она так долго считала виновником всех своих бедствий, тот самый Мадлен! И он спас её в ту именно минуту, когда она нанесла ему такое ужасное оскорбление! Неужели она ошиблась? Неужели ей предстояло переделать всю свою душу?.. Она не знала, что думать, она трепетала. Она слушала, она смотрела, ошеломлённая, растерянная, и чувствовала, как с каждым словом г-на Мадлена в ней тает и рассеивается чудовищный мрак ненависти, как отогревается сердце и как зарождается в нём что-то неизъяснимое, таившее в себе радость, доверие и любовь.
Когда Жавер вышел, г-н Мадлен обернулся к ней и медленно, с трудом выговаривая каждое слово, как сдержанный человек, который не хочет дать волю слезам, сказал ей:
– Я слышал то, что вы рассказали. Я ничего не знал об этом. Думаю, что всё это правда, и больше того, чувствую, что всё это правда. Я не знал даже, что вы работали в моей мастерской. Отчего же вы не обратились прямо ко мне? Впрочем, теперь уж об этом нечего говорить; я заплачу ваши долги, я пошлю за вашим ребёнком или вы сами поедете к нему. Вы будете жить здесь или в Париже, где захотите. Я беру на себя заботу о вашем ребёнке и о вас. Вы не будете больше работать, если сами не пожелаете. Я буду давать вам столько денег, сколько понадобится. Вы снова будете счастливы, а став счастливой, снова станете честной. И даже, – слушайте, я утверждаю это, – если только всё было так, как вы говорите, а я в этом не сомневаюсь, то вы никогда и не переставали быть чистой и непорочной перед богом. О бедная женщина!
Это было свыше сил бедной Фантины. Взять к себе Козетту! Бросить эту гнусную жизнь! Жить свободно, богато, счастливо, честно и с Козеттой! Внезапно увидеть, как посреди её горестей расцветает райское блаженство! Она взглянула на человека, который говорил ей всё это, почти бессмысленным взглядом и могла лишь простонать: «О-о-о!» Ноги у неё подкосились, она упала на колени перед Мадленом, и, прежде чем он успел помешать ей, он почувствовал, как она схватила его руку и припала к ней губами.
Тут она лишилась сознания.
-
-
17.10.2014 в 19:28каждый раз реву с этого:
В эту минуту Фантина снова была прекрасна. Время от времени она умолкала и кротко целовала у сыщика полу сюртука.
– На свободу! Меня отпустят! Значит, я не сяду в тюрьму на шесть месяцев! Кто это сказал? Не может быть, чтобы кто-нибудь сказал это. Я, наверно, ослышалась. Этот изверг мэр не мог сказать такую вещь! Дорогой мой господин Жавер, ведь это вы сказали, чтобы меня отпустили на свободу?
– А видели вы, ребята, как я плюнула ему в физиономию? Ага, старый мошенник мэр, ты пришёл сюда, чтобы напугать меня, а я тебя не боюсь! Я боюсь только господина Жавера, моего доброго господина Жавера!
но так как вы человек добрый, то, поразмыслив, вы сказали, чтобы меня отпустили на свободу; это ради малютки, ведь, если бы вы посадили меня на полгода в тюрьму, я не могла бы кормить мою крошку. Но смотри не попадайся снова, чертовка! О, больше я не попадусь, господин Жавер! Пусть теперь делают со мной всё, что угодно, я и не пикну.
Она больше не плакала, голос её звучал кротко, она прижимала к своей нежной белой груди громадную грубую руку Жавера и смотрела на него с улыбкой.
-
-
17.10.2014 в 19:39Обыватели.
– Ты отсидишь шесть месяцев.
Интересно, он ей максимум влепил?
Жавер принял этот удар грудью, не дрогнув, не опустив глаза, как русский солдат.
Мдэ.
Бедная девочка Фантина. Аж слезы выступили на самом деле. И бедный дурак Жавер - лажает как сам пиздец, но притом ни разу не соврал и душой не покривил. Его бы ребенком да в другие руки, блядь, ну.
-
-
17.10.2014 в 19:42Вот и ответ, чего он свидетелей и франта не сцапал.
Сволочь этот ваш Жавер.Он действительно заранее решил, что во всем виновата проститутка.-
-
17.10.2014 в 19:44бедная, бедная девочка
-
-
17.10.2014 в 19:45-
-
17.10.2014 в 19:46ну что ты делаешь, анон, всю печаль мне переломал.
-
-
17.10.2014 в 19:49если анон мента, то... а вообще перечитай предыдущие две страницы, а то лень уже.
-
-
17.10.2014 в 19:52-
-
17.10.2014 в 19:56-
-
17.10.2014 в 19:58погоди, анон. то, что у жавера полномочий было меньше чем тараканов, не противоречит твоему комменту.
-
-
17.10.2014 в 20:01Это у него получилось. При появлении обывателей в метафорическом кадре из меня каждый раз вываливается груда кирпичей.
-
-
17.10.2014 в 20:04а, то есть простым людям в лица плевать можно, если они не избиратели да ещё и каторжники.
ваще, люблю этот момент, когда жаверу мозг закоротило, и даже, признаться, злорадствую немного.
-
-
17.10.2014 в 20:09-
-
17.10.2014 в 20:09ноуп. плевок представителя низшего слоя в представителя низшего слоя, кем жвж мог оказаться, если на самом деле каторжник, это естественно. типа.
-
-
17.10.2014 в 20:11неудивительно, с такой жизнью.
-
-
17.10.2014 в 20:13прям интересно, а высшего в высшего?
-
-
17.10.2014 в 20:14-
-
17.10.2014 в 20:14-
-
17.10.2014 в 20:15